Родилась в Москве 5 марта 1986 года. Стихи пишет с 5 лет. Экстерном закончила два последних класса средней школы. За три месяца до диплома оставила журфак МГУ (специальность «Художественная культура и литературная критика»)

Первое публичное выступление состоялось в мае 2007 года в Москве, в культурном центре «Дом Булгакова»

-Кому вы читаете свои «свеженаписанные» стихи в первую очередь?

ВП: Маме, но у неё какое-то утилитарное к ним отношение: «Я тебя кормлю-кормлю, а ты всё про грустное пишешь». Или читаешь ей новый стих, технически сложный, который дорогого тебе стоил, а она: «Ну хватит уже про него писать. Много чести!» или «Наконец-то хоть один не про любовь!» Бывает забавно. Считать мамино мнение объективной оценкой сложно, как и любое другое мнение: есть друзья, которым нравится всё, что ты делаешь, по умолчанию, есть недоброжелатели, которых устроит только одно – если ты навсегда замолчишь. Верить можно только себе. В юности мне было смертельно важно, что говорят обо мне те или иные, а любить должны были все, иначе ты ничего не стоишь. Теперь же хочется, чтобы признали те, кого уважаешь ты лично, твои кумиры и эталоны. Тут есть над чем поработать.
- Были в вашей жизни знаковые люди, без которых всё могло бы сложиться совсем по-другому?

ВП: Я очень социальное животное. Всё, что делаю или не делаю, необходимо обсуждать с огромным количеством людей. Каждый из моего окружения несёт свою функцию: кто-то – духовный наставник, кто-то – плечо и подмога, кто-то – вечный насмешник, человек, в споре с которым рождается истина, кто-то – вторая мама. В моём окружении нет никого факультативного. Знаковые люди… Почему-то в голову сразу приходят те, кто по каким-либо причинам не захотел остаться со мной. Был лучший друг. Он оказал огромное влияние на моё мировоззрение и восприятие прекрасного. Но не смог разобраться, какие чувства испытывает ко мне. Женившись, он усилием воли прекратил общение со мной. Навсегда.

-Ваши требования к бойфрендам?

ВП: Острая и очевидная незаурядность – без этого меня, к сожалению, не зацепишь. Желательно, чтобы человек был очевидно уникален, например, писаный красавец или заводила, балагур или виртуозный словесный фехтовальщик. Я всегда завидовала девушкам, которые умеют влюбляться в мужчин сильно старше. У меня установлен жёсткий возрастной ценз. На мой взгляд, мужчины после 28 тускнеют, становятся брюзгливыми и унылыми, теряют мальчишескую лёгкость и гибкость фигуры. У них появляются истории с ипотеками-кредитами, разбившимися насмерть друзьями – всё это сильно омрачает чело. А людей с омрачённым челом я не люблю.

-Каких любовных историй у вас в жизни больше – грустных или счастливых?

ВП: Киношных – историй, от которых дух захватывает. А таких, чтобы «встретились, поняли, что друг другу подходят, прожили счастливо какое-то время», почему-то не случается. Мои романы – парк аттракционов: трясёт, выкручивает, поднимает высоко, роняет резко. Всё очень непредсказуемо. Из каждой истории можно сделать по повести, но никогда – семьи.

-Правда ли, что творческому человеку всё время нужно находиться в состоянии влюблённости, чтобы процесс творчества шёл? И какая любовь больше вдохновляет: взаимная или безответная?

ВП: Правда, и не только творческому. Я думаю, быть влюблённым необходимо, чтобы ощущать себя живым; совсем никого не любить – значит испытывать к миру какое-то чудовищное безучастие. Счастье самодостаточно, как правило, поэтому больше всего пишется, конечно, от любви неравной – необязательно безответной, кстати, просто непропорциональной, несоразмерной объекту. Писать не перестаёшь, когда не влюблён – сейчас вот ровно так, к примеру, - просто кажется, что стариться начинаешь какими-то ужасными темпами, и по текстам это видно.

- Только, пожалуйста, не спрашивайте меня: "Почему Вы такая молодая и веселая, а стихи у Вас такие мрачные?"!

- Я бы спросила, почему они такие взрослые? У Вас есть герои, которым много лет, гораздо больше, чем сейчас Вам - и 42, и 48, и 60. Как Вы понимаете, что они чувствуют? Мне кажется, что есть вещи, которые не универсальны и понятны, только когда ты находишься в определенном возрасте.

- Мне кажется, что человек не сильно меняется с лет двенадцати-пятнадцати. У меня есть друг Миша Козырев, который в 41 год классический представитель поколения 17-летних. Он любит рок до сих пор как единственную свою религию, устраивает радостные глупости по отношению к женщинам, в которых влюблен, и не взрослеет категорически. У меня есть друг Вова Кристовский, который в качестве татуировок на левом плече - как большой парень в роке - перевел все детские рисунки своих четырех дочерей. Там какие-то зеленые слоны, жирафы. Ощущение, что дети поймали отца пьяного и наколочной машинкой все ему изрисовали. И с другой стороны, у меня случались времена вполне старческой беспомощности. У меня матери 62 года, я хорошо себе представляю, что это такое, и страшнее всего в этом именно беспомощность, то есть невозможность что-то изменить, когда хочется изменить. Все остальное, мне не кажется, чтобы очень сильно меняло людей. Мне случалось терять, мне случалось болеть, мне случалось подыхать от невзаимности. Не знаю, почему это не универсальный опыт.

- То есть это одинаково и в 20, и 30, и в 50?

- Да, это одинаково ужасно и больно в 30 и в 50. И одинаково счастливо, когда кто-то понял и позаботился без просьбы, когда тот, в кого ты верил, вдруг взял и всего добился. Это одно и то же удовольствие во все времена. Единственное, что меняется - возможностей удивительного становится меньше, надо что-то уж совсем из ряда вон выходящее делать или видеть, чтобы удивляться.

- А в чем тогда возраст?

- Возраст в том, чтобы держать удар, держать лицо, чтобы, когда тебе хамят, найти максимально холодную интонацию для ответа, а не разрыдаться и убежать. И только по этим признакам можно понять, сколько нам лет. Возраст в том, чтобы переносить боль и не жаловаться, потому что дети не могут страдать, не привлекая всеобщего внимания, если только это не до времени повзрослевшие дети. Когда не на кого надеяться, кроме себя самого - вот это возраст.

- Вы счастливы в свои 23?

- По сравнению с моими пятнадцатью или шестнадцатью, я живу какую-то абсолютно мифическую жизнь. Я бы не поверила, что Володя Кристовский прогонит со сцены музыкантов, выйдет к микрофону и на пятилетии группы скажет клубу "Б1": "Дорогие друзья, мне бы хотелось представить вам свою близкую подругу…" (Мне захотелось отмотать, чтобы я была 19-летняя: "Свою близкую подругу?! Чего? Я его подруга?!) "…поэтессу Веру Полозкову, чтобы она прочитала вам несколько стихотворений". Я выхожу, там ревет две тысячи людей… Это было ровно вчера. И мне захотелось что-то очень сильное почувствовать на этот счет. Мои книги продаются в магазинах "Москва" и "Республика", журнал "Афиша" выходит с моим портретом на целую полосу, люди приходят послушать, как я читаю, я играю в театре, а меня с 13 лет не устраивало, как я выгляжу - все получилось. И все действительно хорошо и не на что жаловаться, но, как правило, чтобы человек оставался живым, всегда остается какая-то одна нереализованная мечта. И я все пытаюсь смириться с этим. Очень круто, что остается то, чего ты не достигнешь, но мне не нравится, что это отъедает у тебя очень много радости по поводу сбывшегося и так обесценивает все, что ты уже сделал.

- Но Вы заказывали то, что получили?

- Да, я этого очень-очень хотела. Мне даже казалось, что это важнее любви. Потому что на любовь нельзя ставить, это иррациональная категория, которую не выслужишь, не добьешься, не выторгуешь. А имя твое, и книжки твои, и друзей твоих у тебя никто не отберет. Просто раньше было детское ликование от любой подаренной фиготы, которая крутится и поет. А сейчас ликования нет ни от чего. Может, это период такой, что мне отбили возможность радоваться.

- А как Вы воспринимаете Ваш успех - как должное?

- Воспринимаю с рефлекторным прижиманием головы, потому что знаю, что после каждой премии начнется вал такого говна в мою сторону. Это как есть и ежесекундно думать, какой чек тебе принесут. В детстве не думал про расплату совершенно, и счастье ничего не стоило. А расплата реально существует. Допустим, какое-то издание нарекло тебя надеждой современной русской литературы. В 17 лет это заставило бы тебя прыгать и тыкать носом в этот журнал всех своих друзей. Сейчас ты понимаешь, что если через год ты не сделаешь что-то такое, что убедит критика в этом мнении… Люди очень не любят разочаровываться в том, во что они однажды поверили. Тебя накажут очень сильно, если ты вдруг напишешь то, что не совпадает с их мнением о том, что ты должна написать. Потому что они все уже за тебя решили. Если ты не пойдешь по пути, который они для тебя придумали, то ты их предала лично. Я, например, абсолютно чужой среди своих, потому что поэтический цех в большей массе меня просто ненавидит. И я понимаю, за что. И я их оправдываю целиком.

- За успешность?

- Люди бухали сорок лет, выглядят плохо, убили всю молодость на современную русскую литературу, их читает четыре с половиной критика. И вдруг какая-то 23-летняя тля с сытым мерзким лицом, недоучка, собирает залы, которые им и не снились. Есть люди, которых залы никогда не интересовали, которым было важно стихи писать и в этом расти - с ними мы друзья. А есть все остальные, готовые меня распять за то, что это у меня получилось. Всему поэтическому миру внушили, что я продюсерский проект. Но если на секунду допустить, что я действительно талантливый человек, а не Дима Билан от литературы, как они говорят, что в меня не вкладываются бюджеты, если допустить, что люди меня сами нашли, сами полюбили и сами теперь ходят, то это значит, что их жизнь-то зря прошла. После этого можно просто пойти и повеситься. Я их понимаю, им надо жить дальше.

- А почему получилось у Вас?

- Я не знаю. У меня нет этому ни одного рационального объяснения. Самое смешное, что это вовсе не такое благословение, как они думают. Если бы они меня выслушали, я бы им рассказала, что это дичайшая ответственность теперь. Потому что у меня нет права ни на единую слабость, я не знаю, о чем теперь писать в свой ЖЖ: хвалиться победами скучно, рассказывать о слабостях опасно, потому что их будут смаковать на каждом углу. Я могу играть в состоявшуюся злую стерву, но мне это ни разу не интересно. Я - несостоявшаяся злая стерва, я как была девочка в меру несчастная, так и осталась. Просто теперь об этом нельзя говорить, потому что врагов у тебя в десять раз больше, чем было, по неизвестной тебе причине.

СТИХОТВОЕНИЯ ВЕРЫ ПОЛОЗКОВОЙ:

Гадание

Чуши не пороть.
Пораскованней.
- Дорогой Господь!
Дай такого мне,

Чтобы был свиреп,
Был как небоскреб,
Чтобы в горле рэп,
А во взгляде стеб,

Чтоб слепил глаза,
Будто жестяной;
Чтоб за ним как за
Каменной стеной;

Туже чтоб ремней,
Крепче, чем броня:
Чтобы был умней
И сильней меня;

Чтобы поддержал,
Если я без сил,
Чтобы не брюзжал,
Чтобы не бесил,

Чтобы был холен,
Чтобы был упрям,
Чтоб «У этой вон –
Идеальный прям!»

Чтобы, пыль вокруг
Каблуком клубя,
Он пришел и вдруг –
«Я люблю тебя».

***

- Уходить от него. Динамить.
Вся природа ж у них – дрянная.
- У меня к нему, знаешь, память –
Очень древняя, нутряная.

- Значит, к черту, что тут карьера?
Шансы выбиться к небожителям?
- У меня в него, знаешь, вера;
Он мне – ангелом-утешителем.

- Завяжи с этим, есть же средства;
Совершенно не тот мужчина.
- У меня к нему, знаешь, – детство,
Детство – это неизлечимо.

***

***

А где я? Я дома, в коме, зиме и яме.
Мурлыкаю в ванной медленно Only you,
Пишу себе планы, тут же на них плюю;
А кожа сидит на креме как на клею
И, если не мазать, сходит с тебя слоями.

А он где? Никто не знает; по веществу ведь
Он ветер; за гранью; без вести; вне игры.
Пусть солнце бесстыдно лижет ему вихры,
Пусть он устает от женщин и от жары, -
Его, по большому счету, не существует.

Ведь, собственно, проходимцы тем и бесценны.
Он снится мне между часом и десятью;
Хохочет с биллбордов; лезет ко мне в статью.
Таджики – как саундтрек к моему нытью –
В соседней квартире гулко ломают стены.

Такая болезнь хоть раз, но бывает с каждым:
Я думала: я забыла сказать о важном,
Я вывернусь, я сбегу, полечу в багажном,
Туда же, все с той же бирочкой на руке.
Я думала: я ворвусь и скажу: porque?!..

Но Вечный грустит над очередью к реке,
В которую никого не пускает дважды.

Ночь с 18 на 19 феврале 2005 года.

ЖУРФАК

Три родинки как Бермудский архипелаг.
Четыре кольца взамен одного кастета.
А выглянешь из окна университета –
Всё башенки, купола и трехцветный флаг.

Михайло похож на шейха в тени чинар.
Подруга пьет чай под лестницей, поджидая
Родного короткостриженного джедая,
С которым пойдет прогуливать семинар.

Речь пряна и альма-матерна – по уму.
Покурят – и по редакциям: сеять смуту
В людских головах. Заглядываешь – в минуту
Друзья тебя топят в едком густом дыму.

Моргать – мерить кадры веками: вот, смотри.
Улыбкой пугать как вспышкой; жить просто ради

Момента, когда зажгутся на балюстраде
Магические, как в Хогвартсе, фонари.

Ты легкими врос: пыль, кофе, табак и мел,
Парфюмы – как маячки, как густой в ночи след
Фарного света; если тебя отчислят,
Ты сдохнешь, как кит, что выбросился на мель.

26 марта 2005 года.

Обратный отсчет

а ты не знал, как наступает старость -
когда все стопки пахнут корвалолом,
когда совсем нельзя смеяться, чтобы
не спровоцировать тяжелый приступ кашля,
когда очки для близи и для дали,
одни затем, чтобы найти другие

а ты не думал, что вставная челюсть
еду лишает половины вкуса,
что пальцы опухают так, что кольца
в них кажутся вживлёнными навечно,
что засыпаешь посреди страницы,
боевика и даже разговора,
не помнишь слов "ремень" или "косынка",
когда берёшься объяснить, что ищешь

мы молодые гордые придурки.
счастливые лентяи и бретёры.
до первого серьёзного похмелья
нам остается года по четыре,
до первого инсульта двадцать восемь,
до первой смерти пятьдесят три года;

поэтому когда мы видим некий
"сердечный сбор" у матери на полке
мы да, преисполняемся презренья
(ещё скажи - трястись из-за сберкнижки,
скупать сканворды
и молитвословы)

когда мы тоже не подохнем в тридцать -
на ста восьмидесяти вместе с мотоциклом
влетая в фуру, что уходит юзом, -
напомни мне тогда о корвалоле,
об овестине и ноотропиле,
очки для дали - в бардачке машины.
для близи - у тебя на голове.

9 октября 2009 года.

Пишите,комментируйте))))